Нижнеудинск. Ждем, когда в северных предгорьях Саян рассеется туман и мы сможет вылететь в поселок Алыгджер на слиянии рек Уда и Кара-Бурень.  Вертолет — это единственный способ добраться в центр То-фаларии, малонаселенного региона в Восточном Сая-не. Оттуда наш маршрут пройдет на юг — вверх по реке Кара-Бурени, потом на перевал по реке Кадыр. Это место — граница между Тофаларией и Тувой. По Буринскому договору 1727 года здесь проходила граница между Россией и Китаем.
Мы планируем пересечь Восточный Саян в его самом безлюдном месте — через Удинский хребет. Когда-то здесь ходили орды Чингисхана; в этих местах пролегал кратчайший путь из Китая, частью которого была Тува, в Тофаларию. В древности эти места были населены племенами охотников. Они платили ясак соболями, ради которых и стремились сюда завоеватели еще со времен Чингисхана. Раньше этим путем следовали караваны тюркских кочевников и монгольские боевые отряды. Сегодня этот путь забыт: ходить из Тофаларии в Туву некому и незачем.
После недельных ливней над Центральными Саянами наконец-то приходит метеосводка: видимость отличная, вылет разрепождельник! шен- Аэродром оживает, появляются люди, машины с грузом, цистерны с топливом. И
вот уже Ми-8 готов к взлету: в вертолете рассаживаются 15 жителей Алыгджера и четверо участников экспедиции. Пассажиры сидят, как в электричке: кругом ящики с яблоками, персиками и виноград, мешки с почтой, дети держат на руках двух щенков.
Полет продолжается полтора часа. Внизу проплывают безлистные предгорья Саян, поля, дороги, фермы. Потом начинается тайга, дальше — горы с лишайниковыми пустошами наверху (гольцы). Видны выгоревшие участки тайги.
Поселок Алыгджер зажат между утесами на берегу широкой протоки Уды. Встречать первый за две недели вертолет приходит почти весь поселок.
Мы едем домой к 76-летнему Спартаку Кангараеву, старейшему жителю поселка и одному из последних людей на Земле, владеющих тофаларским языком. Родственный тувинскому и уйгурскому, он принадлежит к тюркской языковой семье.
Нас встречает седой подтянутый мужчина небольшого роста. Его лицо светится улыбкой, глаза яркие и внимательные — видно, что он всю жизнь был охотником. Как говорит его дочь, он еще два года назад каждый день ходил в горы с ружьем — и всегда что-то добывал.
Сто лет назад поселок Алыгджер был большим стойбищем оленеводов, казачьим разъездом на границе с тогдашним Китаем. В 1920-е годы сюда приехали поселенцы, чтобы построить «культбазу». Так называется изобретение профессора иркутского университета Бернгарда Петри, который предложил строить в тайге поселки, чтобы создать условия для оседлой жизни коренного населения. В 1929 году в Алыгджере появились школа, интернат, три избы и два амбара-кооператива, две бани, 20 жилых домов и даже больница на пять коек с врачом и медсестрой.
Сегодня эти строения сохранились только в центре поселка: несколько домов, пара амбаров, общий забор— по расположению зданий похожие на деревянный форт. Другая поселковая достопримечательность—сопка Пионерская, где на 300-метровом утесе развевается красный флаг. Каждый год 9 мая школьники водружают на вершине знамя. За зиму оно превращается в лохмотья. Вечером наши проводники Илья и Геннадий Антиповы приводят караван из 11 лошадей. Из-за разлива рек они шли от Верхней Гутары восемь дней. Циклон, задержавший наш вылет из Нижнеудинска, пролился в горах большими дождями. Паводок перекрыл три брода на их пути.
Антиповы вместе с матерью разводят оленей и охотятся в Гутаре, а летом подрабатывают проводниками для туристов. Как говорит Илья, «в тайге не думаешь о том, где переночевать. Просто знаешь, что сухое место под кедром, куда не заметает снег, будет примерно через час (и там уже лежат сухие дрова). И что оттуда до избушки один день хода. Значит, завтра к вечеру уже будешь в своих угодьях, а послезавтра уже пойдешь по своему охотничьему маршруту».
Идея профессора Петри сбылась. Культбаза Алыгд-жер (что в переводе с карагасского языка значит «Широкая долина») превратилась в «центр жизни», где есть ясли, школа, больница, фактории, магазины, почта и даже «аэропорт». По ночам местная молодежь собирается жечь костер на берегу Уды.
Ближайшие скалы отражают гул дизельной электростанции — свет дают с шести утра до полуночи, с перерывом на обед. Когда днем электростанция замолкает, в поселке наступает по-настоящему тихий час.
Зимой многие улетают учиться в Иркутск, а после учебы возвращаются в поселок.
Например, Олег — молодой охотник, внучатый племянник Спартака Кангараева. Окончив юридический факультет в Иркутске, он вернулся на родину, чтобы принять охотничий участок в тайге от своего пожилого родственника.
За двести лет уклад жизни здесь почти не изменился. Летом занимаются огородами и сенокосом, на зиму почти все мужчины уходят охотиться. Никакой мобильной связи в тайге, конечно, нет.
В 15 километрах от поселка тропа идет в гору на небольшой перевал. Там открывается лесное озеро. Потом мы спускаемся к избушке у реки. Ставим палатки. Начинается моросящий дождь, который продолжается весь следующий день.
Луг на берегу таежной реки — обычный пейзаж Саян. Запах дыма растворяется в мокром воздухе, смешивается с ароматами трав и тайги. Ночь состоит из «коктейля» звуков: стучат по палатке дождь и капли с деревьев, шумит река, позвякивают колокольцы стреноженных лошадей.
Решаем отменить выход. Во-первых, под дождем невозможно нормально навьючить лошадей. Во-вторых, вода в реке, которую нам предстоит переходить, поднялась почти на метр. Там, где вчера был сухой галечник, теперь несется мутный поток и проносятся смытые с берегов стволы деревьев. Шум воды заглушает разговоры в палатке в 20 метрах от берега. Лишь к следующему утру погода меняется: дождь прекращается, в разрыве облаков появляется одинокая звезда, становится холоднее.
Как говорят проводники, река возвращается в свое русло после паводка за три-четыре дня.
За полночи воды в реке прибавилось еще на полметра, но мы решаем идти в сторо ну брода и ждать там падения уровня воды. Днем небо расчищается, становится жарко. Долина зажата горами, поэтому закат наступает внезапно. В восемь вечера солнце опускается за хребет, и внизу становится сумрачно, туманно и холодно. Лошади, стреноженные и отпущенные, не отходят далеко от избушки и пасутся вместе — говорят, что они чувствуют свежий запах медведя. Поэтому проводники остаются дежурить у костра. Вода немного спала, но зато стала прозрачной, что гораздо важнее: лошади должны  видеть дно, иначе могут испугаться и уронить всадника в воду. Переправа занимает около часа. На противоположном берегу мы пробираемся с лошадьми по тайге до русла реки Ка-дыр-Ос, по которой нам нужно идти вверх. Через несколько сот метров выходим на охотничью тропу и идем по ней до следующей избы.
Ночуем на месте слияния двух рек: Ханныг-Ка-дыр-Ос (левая) и Холба-Кадыр-Ос (правая). Проводники строят себе «балаган»: навес из жердей, покрытый брезентом. Внутри они стелют войлочные подкладки и разводят костер. Так всего за го минут получается готовое обогреваемое жилище, защищенное от дождя и ветра.
В шесть утра наши проводники отправляются искать ушедших ночью лошадей: стреноженные кони в поисках более вкусной травы перебрались на другую поляну, в паре километров от лагеря.
Тропа идет по руслу Ханныг-Кадыр-Оса, теряется, сливается со звериными тропами, потом снова находится. Лиственничный лес сменятся кедровым, а потом карликовыми березками. Еще выше, на перевале, — осоковая и лишайниковая тундра и низкорослые лиственницы и кедры.
Подъем на перевал занимает около пяти часов. Дальше наш путь лежит вниз. Мы в Туве. Кругом много болот и озер. Вечер застает нас в 15 километрах ниже перевала.
Тропы, указанной на карте, нет. Идем по азимуту до ручья, а потом до озера Кара-холь название которого переводится как «Черное озеро». Этот путь приведет нас в долину Бедия. Тувинские названия, которые раньше для нас ничего не значили, приобретают осязаемую форму. Бедий — это большая река, на которой мы должны встретиться с оленеводами. Об этом мы договорились с ними еще весной по телефону.
Моросящий дождь не прекращается до конца дня, тайга становится мрачнее — мокрые стволы лиственниц темнеют, облака опускаются почти до земли. Когда мы входим в них, стук лошадиных подков становится глуше — туман поглощает свет и звуки.
Трудно найти охотничью тропу среди звериных следов. Кругом заросшие лесом старые стоянки оленеводов, остовы навесов, ' покрытые мхом. В безлюдной тайге любой след человека — будь то зарубка на дереве или зарастающее травой кострище — сразу бросается в глаза.
Тувинская тайга выглядит необитаемой. А в Тофа-ларии зимовья попадались чуть ли не каждые десять километров: с банями, амбарами, стойлами для ло-
шадей. В избах на стенах — вырезки из календарей, старые фотографии из «Огонька» и новые из японских журналов. На бревенчатых стенах охотничьих избушек висят фотографии икебаны и пейзажи с Фудзиямой. В таких домиках охотники проводят большую часть зимы.
В Туве ландшафт становится просторнее, а растительность светлее. Судя по Навителу, через какие-то восемь километров мы выйдем на пересечение троп и, как уверяли охотники в Тофаларии, увидим не только следы жизни, но и встретим людей. Не верится.
Но место отмеченного на карте лагеря геологов пусто, свежих следов нет. Спускаемся в долину Бедия, переходим реку вброд. Река глубокая, течение почти валит с ног лошадей. Мы спешили сюда, ожидая найти оленеводов в устье Дэди-Хема, но на месте оказывается, что река распадается на множество проток, растянувшихся на четыре километра. Где искать стоянку тувинцев — непонятно.
Спутниковой связи с оленеводами нет, сами они выходят на радиосвязь раз в три дня. Нам остается ждать и приводить в порядок снаряжение и себя после утомительной дороги.
В лагерь вбегает олень, с которого спрыгивает одетый в зеленый непромокаемый плащ тувинец. Это оленевод Эрес — подтянутый, смуглый мужчина средних лет. Он пришел не один: с болетним Николаем и 12-летним Батый-Ханом. Пришли на пяти оленях.
Мы идем на гольцы хребта Арга-Олут, в стойбище оленеводов. Сидя на олене, тувинцы передвигаются вдвое быстрее, чем наш конный караван. Маленький Батый-Хан, сидя верхом на животном, распевает серенады из «Бременских музыкантов», которые выучил за зиму в музыкальной школе в Кызыле. Летом он приезжает к родственникам на стойбище.
Оленьи копыта шире лошадиных, это позволяет им пройти по любому болоту, в котором застрянет конь. Вот только при переходе реки вброд олени оказались пугливыми — их приходится связывать в вереницу и переводить через брод, привязав к лошадям. Плавать олени не любят.
В стойбище нас встречают собаки, запах дыма и радушные хозяева: глава общины — Светлана Алексеевна Демкина, ее дочь Даша и пожилая тувинка Анна Алексеевна.
Земля истоптана копытами, поодаль привязаны три собаки. После тихой тайги стойбище переполнено звуками — фырчаньем оленей, лаем собак, голосами людей.
В тундре есть все, что нужно для жизни, кроме муки и соли. Пища — олень, витамины — дикий лук, чай— листья бадана. Его корневища, отвар из хвои пихты, смола лиственницы — биолекарства. Артыш,
При дойке олениху привязывают к дереву: за один раз можно получить примерно стакан очень калорийного молока
горный можжевельник, святое для тувинцев растение, — тоже лекарство, причем от всего.
Основа рациона оленеводов — вареное мясо оленя и бульон. Первое и второе готовятся в одном котле. Трубчатые кости варят отдельно, костный мозг считается особым лакомством.
К осени стадо и стойбище смещаются ниже — на осенние стоянки в тайге, а зимой — еще ближе к поселку. Весной стадо возвращается на сопки, но меняет место стойбища. Этот ритм кочевой жизни определяется особенностями кормовой базы, холодными ветрами зимой и обилием гнуса летом. Зимой оленеводы мобильнее — они могут ездить на упряжках и живут ближе к поселку. В интернат или к родственникам уезжают учиться дети, а взрослые могут попасть в районную больницу в Тоора-Хем или съездить в Кызыл. Летом они больше оторваны от мира — есть только коротковолновая радиостанция.
Небо затягивает грозовыми тучами, вдалеке слышен гром. «Это к удаче, — говорит Светлана Алексеевна, — надо еще красные  ленточки на перевале повязать на кедр, это «хранителям долины», чтобы стадо было в сохранности». Переход до стоянки на реке Алым занимает целый день.
В сумерках мы подходим к рыбацкой избушке на противоположном берегу Бедия. Эта переправа становится самой трудной. Река здесь образует глубокий плес, а берега состоят из топкого ила. Людей и груз перевозим на надувной лодке, которая была спрятана на дереве от медведей. Оленей, связанных в цепочку, уже в полной темноте, тащим на длинной веревке.
Конец трехдневного, 70-километрового пешего перехода. Подходим к реке Хамса. Противоположный берег — стена черного леса. Где-то там стоит поселок Чезылары. Батый-Хан звонко кричит, с того берега ему отзывается многоголосый собачий лай, потом на крики отвечают люди. Из темноты выныривает длинная, похожая на пирогу, лодка, управляемая человеком с шестом на корме. И начинается великое движение по перевозке оленей, вещей, седел, а потом —и людей.
Ш Удивительное это место, поселок Чезылар. Здесь живут примерно 50 человек, летом почти половина из них — дети. Наверное, это и есть «край света» по-тувински. Здесь нет ни почты, ни магазина, ни электричества. Зимой оно есть, а сейчас дизелист уехал в отпуск. Связь — спутниковая тарелка в сельсовете и телефонный автомат, работающий по карточкам. Центр деревни — луг с футбольными воротами, на котором пасутся коровы. Иногда здесь приземляется самолет Ан-2, последний раз это было месяц назад. Половина домов заброшена; посреди поселка стоит пожарная машина, заросшая травой.
И в то же время жизнь здесь «бьет ключом». Днем и ночью снуют по реке длинные лодки; по вечерам молодежь играет в волейбол на «аэродроме», днем возятся на реке дети. Для всех этих людей река — единственная связь с «большим миром». Это рыба и еда, а еще возможность купить бензин, муку, сахар. Река — это самое красивое, что есть в Чезыларе.
Из Чезылара выходим вниз по реке Хамса-ра— притоку Енисея. Нас везут два брата проводника: 45 летнии Женя, отец четверых детей. И его младший брат Петр, которому 25 лет. Оба выросли на Реке, в Тоора-Хеме. Их охотничьи и рыболовные угодья расположены в верховьях Енисея. Все их разговоры сводятся к Реке: к историям, связанным с Ней, к проблемам и опасностям. И к удачам.
Одна из таких удач: на берегу Енисея зоркий Петр замечает большой якорь, который потерял в прошлом году пассажирский катер. Тяжелая и полезная вещь сразу же была перенесена в укромное место, чтобы потом при случае забрать ее.
Весь день спускаемся вниз по Хамсаре, широкой и глубокой, но без больших порогов.